Когда деталей не знаешь, красиво получается. Всего два факта - совсем "парад", а когда детали - некрасиво. И больно. И как-то не хвастается. Здесь фотография моей Бабушки - Базылюк Евгении Дмитриевны и Папы - Анатолия Васильевича Минчёнка через шесть лет после трудового лагеря Апетлён для женщин с детьми в системе концентрационных лагерей Маутхаузен в Австрии.

Пришли полицаи. А почему пришли? Немецкие офицеры, что были на постое в доме бабушки, исчезли. Два железнодорожника, которые любили горевать, глядя на моего Папу, по своим малолетним сыновьям, оставленным дома в Германии, не вернулись из размонтировки железнодорожного моста. Своим «постоем» они невольно охраняли Бабушку. А когда их убили, пришли полицаи, рейху требовалась рабочая сила: славяне, иудеи, цыгане… За вдову с малолетним сыном никто мстить не хотел: ни партизаны, ни ангелы. Хотя ангелы могли бы, но это потом... Всех, кого можно было безнаказанно забирать - забирали. Так моя Бабушка с Папой оказались на территории "Пятого полка".
За колючей проволокой их держали несколько суток. "Пятый полк" был в Витебске местом проклятым. Люди сходили там с ума, не вынося страха ожидания. Одна женщина, что сидела рядом с моим Папой, вдруг вскочила и начала петь какую-то революционную песню, тронувшись умом. Охранник с места пульнул. Пуля просвистела прямо у Толика над ухом. Сантиметр - и меня бы не было. А та женщина упала. С простреленной грудью. На третьи сутки всех рассортировали. Женщин с детьми до семи лет в одну сторону, мужчин и мальчиков постарше в другую. Товарные вагоны, вонь, пот, стоны, холод и дорога. Дней пять везли. Кто-то в вагонах умирал. Их выкидывали на стоянках. Прямо под откос.

Звали бабушку Женю диагностировать смерть узников, не выдержавших давку, духоту, ад. Она была акушером-гинекологом. Во время оккупации работала в Витебске в «русском госпитале». Когда витебский роддом с началом войны эвакуировали, ей просто не хватило квоты "на тыл". Забрали кто пошустрее из коллег-начальников для своих родных. Это была школа выживания. По такому же принципу и полицаи поступали. Если заступиться было некому - забирали. Были семьи, где спасал слух, что отец семейства в партизанах. Из таких домов баб с детьми, как правило, не забирали. Кому нужна медсестра с ребёнком?

Моя Бабушка была вдовой. Дедушка Василий Демьянович Минчёнок, преподаватель физики и математики, погиб в 1939 году под трамваем в районе Смоленского рынка в Витебске, спасая чужую, незнакомую девочку, побежавшую за своим мячом. Девчушку Бабушкин муж оттолкнул, а сам попал под трамвайные колеса. Пополам. Бабушка тогда была на шестом месяце беременности. Когда ей принесли страшную весть, рот зажала... А ребёнка своего - моего Папу - спасла.

Дальше знаете. "Квоты" не хватило. Пришли немцы, следом полицаи, и началась другая жизнь. Как выжить - это отдельная история.

В итоге - товарняк и полтора года в лагере, неподалёку от того места, где был генерал Карбышев. Каждый день мог стать последним. Или для Папы, или для Бабушки. Когда женщин угоняли в поля, лагерные ворота не запирали. Начальство не боялось, что дети убегут. По территории бегали овчарки, их с цепей спускали. Зверюги гонялись за детьми. Кого-то загрызали. Это отдельная история. Одну овчарку папа прикормил. Я об этом когда-нибудь напишу. Сознание моего Папы, вот что значит ребёнок, сохранило другое. Зимнее время. Но не холодно, а невероятно красиво. А что красивого? В воздухе как по волшебству, из ниоткуда, появлялись яркие блёстки. И гул самолётов. Утробный. Налетали американские бомбардировщики. Небо просыпалось на землю ослепительной фольгой - настоящее рождественское чудо. Фольга падала бесконечно… Малые дети бегали по плацу, подпрыгивали, кто больше поймает. Американские самолёты сбрасывали фантики. Фольга выводила из строя немецкие локаторы. Экраны засвечивались миллиардами падающих стружек, и американские бомбардировщики исчезали с радаров. Учебник физики или чудо в аду.

Второе развлечение моего Папы было смотреть на гигантскую машину, которая подъезжала каждый день к выгребной яме и шлангом отсасывала зловонную жижу. Заключённые ассенизаторы сноровисто орудовали шлангом, а папа, как заворожённый, следил за гигантской брезентовой трубой, которая как питон все в себя всасывала. Мамин крик: "Что ты делаешь, дерьмом пропахнешь", заканчивал чудо.

На Пасху и Рождество начальство отпускало женщин с детьми побираться по окрестным сёлам. Коменданты не боялись, что бабы убегут. Местные тут же бы донесли... Кстати, никаких полосатых роб у заключённых не было. В "трудовых" носили то, в чем угнали.

Последние мартовские дни женщин с детьми (чего раньше не было) просто отправляли на работу без охраны. Они приходили в пустое поле, стояли там до вечера, что делать - никто не знал, в сумерках возвращались обратно. Никто не мог понять, почему? Почему не дают задания, почему не сопровождают? Только потом Бабушка узнала, что все три дня в лагерь приезжала зондеркоманда, расстреливать, как скажут потом в Нюрнберге, "свидетелей преступлений нацизма". Комендант лагеря, рискуя своей жизнью, отправлял узниц с детьми на несуществующие работы. Были и такие герои среди немцев. Жаль, я забыл его фамилию. Бабушка помнила. Офицер из разряда "Шиндлера". Искать польских, русских, белорусских, еврейских баб с детьми по полям эсэсовцам приказа не было. Так минуло четыре дня. Наступило 2 апреля. И вдруг со всех сторон гул. Не с неба. С земли. Перед воротами появляются танки. А на танках красные звезды. Сломанные ворота. С танковых башен сыпятся солдатики, хватают баб… И слезы, крики, почему-то все спрашивают, как кого зовут. Эйфория. Бабушка запомнила, как семеро красноармейцев тащат из дома коменданта лагеря белый рояль. Прямо на чёрный от грязи плац. Потом крик: "Кто играть умеет?" Почему-то из толпы вышла только моя бабушка. Не испугалась признаться, что умеет. Откуда?

В День освобождения на крик: "Кто играет?" бабушка вышла из толпы, села на круглый стул, что притащили из комендантского дома, дотронулась пальцами до клавиш. А пальцы - не слушаются. Слово ладони из заржавевшего железа. Единственно, что можно сыграть такими крюками - "собачий вальс". Помните?! Бабушка подняла руки и опустила. А в ответ музыка полилась. Прямо с неба. И из-под пальцев. Но звук глох. За три метра уже было почти не слышно. Акустика. Но это никого не остановило. Танкисты и пехотинцы, сколько их было, порасхватали женщин, разбились по парам. Кому из узниц не хватило солдатика, обнимали друг друга, и танцевали, неловко раскачиваясь, переминаясь с ноги на ногу. Это был их самый торжественный танец. С мокрыми от слез щеками. По краям «пляца» звука было вообще не слыхать, но солдаты, узницы, и их малолетние дети, танцевали в тишине. А мой папа смотрел на них и не понимал, почему они смеются и плачут. "Собачий вальс" гремел в их душе, потому что это был "Вальс Победы". Один раз только он прервался... Мимо баб потащили того самого коменданта лагеря. На расстрел. Бабы заголосили, бросились к солдатам, облепили... Вырвали окровавленного полковника из солдатских рук. "Он нам жизнь спас". А что за выстрелы были потом за пределами лагеря, уже никто не интересовался. На третий день приехали "особисты". Стали рыться в лагерной бухгалтерии. Кто и как работал. Проверяли на верность Сталину. Кто работал хорошо, выходил пособником нацистов. Стоял на выходе из лагеря барак, куда баб с детьми загоняли на разговор с «особистами». Как бабушка рассказывала: после того разговора узников поджидали две двери: одна налево, другая - направо. Одни ехали по домам, другие - в Сибирь, за сотрудничество с немцами.

Это не парадная история нашей любви и ненависти, нашей подозрительности и грехов. Но эта история освобождения. Её детали неудобны для нашей памяти. О концлагерях мало пишут, предпочитают - не писать. Детали картину портят. Ведь все, кто туда попадал, потом несли клеймо "предателей" очень долго.

Текст: Дмитрий Минчёнок.